ГЛАВА 10.
Дополнение, сделанное Ириной Старичковой после прочтения книги.
Недавно просмотрела сайт о колхозной жизни 944 группы в далеком 1969 году. И нахлынули воспоминания...
...Выгрузили нас перед довольно мрачным бараком и мы с узелками нехитрого скарба побрели искать себе место для ночлега в течение долгого трудового месяца. Я плохо знала свою группу, поэтому, пока отыскала своих девчонок, все приличные места были заняты, а дырявый матрац на проходе меня не устраивал.
Чувство привязанности к группе еще не появилось, поэтому я побрела по бараку в поисках приличного матраца в комфортном месте. Такое место нашлось среди биологинь и они приняли меня в свою компанию. У меня незлобливый характер, поэтому я не только прижилась, но и понравилась биологиням. Они дружно уговаривали меня перейти на биологическое отделение. Для меня что химия, что биология - я ведь поступала в универ, чтобы познать все прелести студенческой жизни вдали от родителей. Перспектива резать лягушек меня не привлекала, поэтому я стала приглядываться к своей группе, с которой проводила весь трудовой день.
Конечно, сначала я обратила внимание на наших мальчиков, трое из них оставили неизгладимое впечатление. Первый, конечно, Мануйлов. Со своим ростом он был для нас маяком на необозримых картофельных полях и найти свою группу было несложно. Но высокий рост имел свои недостатки: Мануйлов всё терял - вероятно, что с его высоты на земле всё казалось мелким. И еще у него были роскошные заношенные резиновые сапоги, вероятно доставшиеся ему по наследству, на отворотах которых было крупно выведено 57. Сапоги были огромные, на дворе стоял 69-й год, поэтому я спросила: "57 - это размер или год изготовления?" Мануйлов надолго задумался, группа оценила вопрос хохотом и приняла меня в свою компанию. Еще запомнился Морозов - хохмач, мастер всех проказ и проделок, змей-искуситель для тех, кто не прочь полентяйничать на поле. Многие парни поддавались его влиянию, кроме Родионова, который побивал все рекорды в копке картофеля. То ли он хотел показать, что он сильный и хозяйственный мужик, то ли хотел выгодно выделиться из толпы сачкующих сокурсников, но то и другое было приятно. Он бросал такие ласковые взгляды в сторону девочек, так улыбался, да еще внешность имел весьма романтическую, что не грех было положить на него глаз. Раньше меня это отметили Оля Шокарева с Танюшкой и окружили Родионова заботой и вниманием. Тот млел от счастья, а мои шансы быстро таяли.
Но тут назрел конфликт: девочкам надоело лентяйство мальчишек. Больше всех негодовала Надя Борсукова, требуя проучить мальчиков. Оля Шокарева была против, прося оставить хотя бы Родионова. Мнения других распределились между этими полюсами. Наконец решили на день-два отделить мальчиков, а затем простить их. Мальчики были в шоке от нашего решения и мученически пахали в поле, жертвуя своим личным временем и ужином. Сердобольные Оля с Танюшкой припрятали хлеб из столовой и ждали до темноты несчастных мальчиков, пристально вглядываясь в картофельные поля. Все девочки чувствовали угрызения совести и решили назавтра пойти на мировую. Но начальство распорядилось по-другому: в помощь нашим мальчикам послать биологинь. Девочки было накинулись на и так убитую горем Борсукову, но против начальства не пойдешь.
Вечером я выслушала все впечатления биологинь: какие мальчики хорошие, какие девочки жестокосердные, но им все же очень неудобно разбивать группу, их заставило начальство. Я сохраняла нейтралитет между химиками и биологами, но сердце мое страдало. Надежда покорить сердце Родионова потихоньку потухала.
Потом была учеба и веселая студенческая жизнь. Я аккуратно посещала занятия, но учила столько, чтобы не выгнали из универа. Лучшие головы женской половины курса пытались наставить меня на путь истинный, но безуспешно. Репетиции для меня были увлекательней, чем лекции. Концерты возбуждали больше, чем экзамены, а петь, плясать и сочинять сценарии - это лучше, чем писать курсовые и проводить синтезы. Впитывала в себя искусство, как губка, быстро продвигалась по линии: хор - вокальный ансамбль - солистка. И когда меня стали приглашать в профессиональный коллектив, который не вылазил из-за границы, я задумалась. Вспомнила свою 944 группу, которая ходила в деканат за меня хлопотать, чтобы не выгнали. Вспомнила печальные глаза Штейнгарца, на третий раз пытающегося вытрясти из меня знания по органике. И решила остаться в химии, впустить химию в сердце, чувствовать её. Любая карьера меня не интересовала, хотелось познать жизнь во всех её проявлениях.
В 1979 году на встрече выпускников решила показать свои достижения, спеть партию Адель из оперетты Штрауса "Летучая мышь". На роль маркиза подходили два сокурсника - Родионов и Морозов, но сердце выбрало Родионова.
Утром 12 июня 2004 г. перед встречей выпускников позвонила из Америки Инна Корсунская и попросила спеть ту же арию, что и 25 лет назад, и ассистировать должен только Родионов. Перед выступлением Родионов неожиданно исчез, Морозов бросился его искать. И когда появился Родионов с сияющими глазами, лучезарной улыбкой, с букетом свежесобранной сирени и извинениями, что опоздал, я подумала: "Да... ты опоздал... на 35 лет... там, в колхозе..."
Декабрь 2004
|